Его поразило самообладание Фрэнка. Другой на его месте вряд ли смог бы без истерики рассказать все до конца. Может быть, свой первый шок он уже пережил раньше — либо еще дома, в Мэне, либо в Лондоне, или, может, в домике у мадам Бутен, где, лежа в одиночестве и без сна, дрожал от ужаса перед неминуемым разоблачением? Или несколько слезинок, которые он обронил перед ланчем, — это все, что потребовалось, чтобы пережить содеянное? В Нью-Йорке найдется немало мальчишек и девчонок не старше десяти, которые либо бывали свидетелями убийств, либо сами принимали участие в бандитских схватках со смертельным исходом, — и все это не вызывало у них никаких всплесков эмоций, но Фрэнк явно не из их числа.

«Чувство вины, испытываемое им, обязательно должно как-то проявиться, — думал Том, — и не обязательно это проявление должно стать зеркальным отражением, иллюстрацией прожитого. Оно может принять самую странную форму, иногда неожиданную не только для окружающих, но и для самого человека».

Тому почему-то расхотелось слушать радио, и он спустился на кухню, к мадам Аннет, которая была занята довольно неприятным делом: опускала живого лангуста в огромный кипящий котел. Том увидел, как она поднесла шевелящего клешнями моллюска к струе пара, и замер на пороге, жестом показав, что предпочитает переждать этот процесс вне кухни.

Мадам Анкет понимающе улыбнулась: с подобной реакцией Тома она сталкивалась не впервые. Неужто моллюск действительно протестующе зашипел, или это лишь показалось Тому? И не последний ли его предсмертный яростный писк ударил сейчас по чутким слуховым рецепторам его нервной системы?! И где этому обреченному существу привелось проводить свою последнюю ночь, потому что мадам Аннет наверняка купила его у владельца рыбного фургона еще вчера? Лангуст был большой — не чета маленьким своим собратьям, которые тщеславно извивались, подвешенные вниз головой в холодильном шкафу...

Услышав, что крышка кастрюли захлопнулась, он, чуть склонив голову, снова вошел в кухню.

— У меня ничего особо важного, мадам Аннет, я лишь хотел...

— Ах, месье Тома, — воскликнула мадам, — вы всегда так переживаете из-за этих лангустов, да и не только из-за них — даже из-за людей, а? — И она прыснула со смеху. — Я рассказываю об этом своим подружкам — Женевьеве и Мари-Луизе.

Так звали ее товарок, которые служили в домах местной знати. Мадам Аннет встречалась с ними, когда производила закупки. Иногда они собирались вместе — особенно когда по телевизору показывали что-нибудь интересное, — телевизоры были у всех.

— Видно, я желтопеченочник. — Том сказал это по-французски и понял, что его вольный перевод неудачен. По-английски идиома, обозначающая человека чересчур чувствительного, слабовольного, буквально переводится как «желтобрюшник» или «бледнопеченочник». Ай, ладно — сойдет и так. — У нас ожидается еще один гость, правда только на один день — воскресенье, в понедельник утром он уедет. Я привезу его около восьми тридцати, прямо к ужину, и помещу в комнату, где сейчас живет молодой человек. Сам проведу ночь у жены, а Билли займет мою комнату. Утром я вам еще об этом напомню.

Про себя он знал, что в напоминании мадам Аннет не нуждается.

— Хорошо, месье. Он тоже американец?

— Нет, европеец, — сказал Том. Он почувствовал запах вареного лангуста и поспешил ретироваться. Он поднялся к себе и послушал новости. О Фрэнке Пирсоне не было сказано ни слова Передача кончилась. Том взглянул на часы. После ухода Фрэнка прошло ровно тридцать минут. Он выглянул в окно, однако в лесной чаще за садом никакого движения не наблюдалось. Он закурил сигарету, снова подошел к окну, — никого. Часы показывали семнадцать минут четвертого. «Для беспокойства нет никаких оснований, — успокаивал себя Том. — Что такое десять минут, в конце концов? Да и много ли людей пользуется этой дорогой? Разве что какой-нибудь полусонный фермер верхом или на тележке или старик на тракторе, сокращающий путь до своего поля на противоположной стороне шоссе». И все же Том тревожился. А ну как кто-нибудь проследил парнишку от Море до Бель-Омбр? Том недавно посетил шумное кафе Жоржа и выпил там кофе специально для того, чтобы узнать, не появлялся ли там какой-нибудь незнакомец, проявлявший особый интерес к его персоне. Он не увидел ни одного нового лица, и, что более важно, общительная Мари не стала его расспрашивать о том, что за мальчик живет в его доме. Тома это тогда слегка обнадежило.

В три двадцать Том спустился вниз. Куда подевалась Элоиза? Через итальянское окно он вышел в сад, пересек лужайку и двинулся к лесной дороге. Он шел, глядя себе под ноги и каждую минуту ожидая, что мальчик его окликнет. Да полно — ждал ли на самом деле? Он подобрал камешек и неловко запустил его левой рукой в подлесок, отбросил ногой плеть ежевики и оказался на лесной дороге. Теперь он мог видеть перед собой по крайней мере ярдов на тридцать, поскольку дорога была прямой. Том шел, прислушиваясь к каждому шороху, но до его слуха доносились лишь невинно-рассеянные вскрики ласточек и воркование лесной голубки.

Естественно, он не стал звать вслух паренька ни одним из его имен — ни настоящим, ни вымышленным. Пройдя немного, он остановился и прислушался. Ни звука. Не слышно даже машин на главной дороге. Том побежал трусцой. Он решил поскорее выяснить, где кончается лесная дорога. По его предположениям, где-то через километр она должна была соединиться с большой, но тоже не заасфальтированной, с более оживленным движением. По обеим ее сторонам шли поля, засеянные либо кормовым зерном, либо капустой, реже — горчицей. Он внимательно оглядывал придорожные кусты: свежесломанные ветки могли означать, что в этом месте боролись, однако с таким же успехом они могли быть обломаны телегой или фургоном, к тому же никаких посторонних предметов он в листьях не углядел. Наконец он достиг перекрестка. Как он и предполагал, более широкая дорога шла дальше уже по открытому пространству среди полей. Где-то поблизости, очевидно, стояли дома фермеров, но Тому они были не видны. Он вздохнул и повернул назад. Может быть, Фрэнк давно в доме, у себя в комнате? Он снова побежал.

— Том! — послышался оклик справа.

Том заскользил по траве и замер, вглядываясь в чащу. Он так ничего и не увидел. Фрэнк возник перед ним словно ниоткуда — его серые брюки и бежевый свитер были неотличимы от зеленой массы с солнечными бликами на ней. Том испытал такое облегчение, что ему стало больно дышать.

— С тобой ничего не случилось?

— Нет, конечно, — ответил Фрэнк. Опустив голову, он зашагал рядом с Томом.

И Том догадался: паренек спрятался намеренно, спрятался для того, чтобы выяснить, действительно ли его будут искать, проверить, можно ли доверять Тому.

Фрэнк исподтишка посмотрел на него, и Том сказал:

— Ты запоздал и не вернулся в обещанное время.

Фрэнк не ответил, только глубже засунул руки в карманы — совсем как это обычно делал Том.

6

В тот же субботний день, ближе к вечеру, Том сказал Элоизе, что ему не очень хочется ехать на ужин к Грацам, куда они были приглашены к восьми.

— Поезжай одна, — предложил он.

— Ну почему, Том? Мы можем попросить их пригласить и Билли. Они наверняка не откажут.

Элоиза в голубых джинсах в этот момент стояла на коленях и протирала воском только что купленный ею на аукционе треугольный столик.

— Дело не в Билли, — сказал Том (хотя дело было именно в Билли). — У них всегда бывает и еще кто-то, ты не будешь скучать. Хочешь, я сам позвоню и извинюсь?

— Прошлый раз Антуан тебя обидел — в этом все дело, ведь так? — сказала Элоиза, откидывая со лба пряди белокурых волос.

Том рассмеялся:

— Разве? Не помню. Он не в состоянии меня обидеть, может лишь рассмешить.

Антуан Грац, сорока лет от роду, был трудягой-архитектором и прилежным садоводом-любителем. Он с легким презрением относился к праздной жизни, которую вел Том, чего даже и не пытался скрывать.