Патриция Хайсмит

Тот, кто следовал за мистером Рипли

1

Неслышно ступая по гладкому паркету, Том крадучись достиг двери ванной, замер на месте и прислушался. «Вззз... зз... ззз». «Вот настырные паразиты, опять взялись за свое», — с досадой подумал он. И это несмотря на резкий запах «Рентокилла» — суперэффективного аэрозоля, которым Том всего несколько часов назад тщательно обработал все «выходные отверстия», или как там они еще называются! Все его старания, как видно, ни к чему не привели: судя по звуку, жучки-древоточцы продолжали свое черное дело как ни в чем не бывало. Он взглянул на розовое полотенце для рук, сложенное на одной из полок шкафчика: на ткани уже образовалась небольшая горка мельчайшего желтовато-коричневого древесного порошка.

— Прекратить! — крикнул Том и ударил ладонью по шкафчику. Они и вправду смолкли. Тишина. Том представил, как крошечные головастые существа замерли с пилами наизготовку, они тревожно переглядываются, но потом с облегчением кивают, словно говоря друг другу: «Это мы уже проходили! Видно, опять „сам“ заявился. Ничего, еще пару минут — и он исчезнет». Тому это тоже было не в новинку. Случалось иногда, что, начисто забыв про древоточцев, он подходил к двери ванной нормальным шагом и еще успевал уловить прилежное жужжание крошечных пил, но стоило ему сделать еще один шаг вперед или отвернуть кран, как они тут же на короткое время замолкали.

Элоиза полагала, что он изводит себя понапрасну. «Пройдет еще лет сто, прежде чем им удастся доконать этот туалетный шкафчик», — говорила она, но Тома это не успокаивало. Его возмущало, что какие-то мерзкие букашки взяли над ним верх; что, доставая с полки аккуратно сложенную чистую пижаму, он всякий раз вынужден сдувать с нее тончайшую древесную пыль; что промазывание шкафчика хваленым французским средством со звучным названием «Ксилофен» (а проще говоря, керосин), а также изучение им двух (!) энциклопедических словарей не дало никаких результатов. "Кампонотус, — прочел Том, — прогрызает ходы в древесине и там обитает. См. также Камподея". В другой статье говорилось: «Бескрылые, слепые, червеобразные; избегают света, живут под камнями». «Червеобразные»? Том отчего-то сомневался, что его маленькие бестии соответствуют данному описанию, к тому же обитали они вовсе не под камнями.

Накануне он даже съездил в Фонтенбло, специально для того, чтобы купить верное, испытанное средство — «Рентокилл», и вчера же устроил этим гаденышам «блицкриг» — сегодняшняя его атака была уже второй по счету, — и снова полное фиаско. К тому же распрыскивать «Рентокилл» оказалось довольно сложным делом, потому что дырочки располагались на полках снизу...

Звуки возобновились, и в тот же самый момент доносившийся снизу, из гостиной, быстрый пассаж из «Лебединого озера» сменился другой музыкальной темой: теперь это был медленный вальс, по темпу вполне соответствовавший «тиканью» древоточцев.

«Отступись, — сказал себе Том, — хотя бы на сегодня, но отступись!» А ему так хотелось, чтобы эти два дня — вчерашний и сегодняшний — прошли с максимальной пользой! Он привел в порядок письменный стол, выкинул все ненужные бумаги, подмел в оранжерее, написал несколько деловых писем. Среди прочих — одно важное, которое он просил по прочтении уничтожить, — в Лондон, на домашний адрес Джеффа. Том давно собирался ему написать, да все откладывал и вот наконец-то заставил себя это сделать. В письме он настоятельно советовал Джеффу прекратить продажу «случайно обнаруженных» картин и набросков, якобы принадлежащих кисти покойного Дерватта. «Неужто вам мало доходов от процветающей фирмы художественных принадлежностей и от школы искусств в Перудже?» — риторически вопрошал он Джеффа. В прошлом профессиональный фотограф, а ныне — вместе с бывшим журналистом Эдмундом Банбери — совладелец Бакмастерской художественной галереи, Джефф Констант, в частности, вынашивал идею наладить постоянный сбыт бракованной продукции Бернарда Тафтса, то есть неудавшихся имитаций Дерватта. До сей поры все шло гладко, но Том из соображений безопасности категорически потребовал прекращения подобной практики.

Он решил немного пройтись, выпить кофейку в заведении Жоржа и отвлечься от неприятных мыслей. Часы показывали всего половину десятого. Элоиза в гостиной болтала по-французски со своей подругой Ноэль. Та жила с мужем в Париже, но сегодня приехала одна и собиралась остаться на ночь.

— Ну как, милый? Можно поздравить с победой? — прощебетала Элоиза.

— Какое там! Полный провал! — невесело рассмеялся Том. — Древоточцы меня доконали.

— О-о-о! — сочувственно простонала Ноэль, но тут же не удержалась и звонко расхохоталась. Ее мысли явно были заняты чем-то другим, и ей не терпелось вернуться к разговору с Элоизой, прерванному его приходом. Том знал, что в конце сентября — начале октября они собираются совершить какой-нибудь круиз, предвещавший максимум острых ощущений — возможно, в Антарктику — и хотят, чтобы он к ним присоединился. Муж Ноэль категорически отказался сопровождать их под предлогом множества дел.

— Я собираюсь пройтись. Вернусь минут через тридцать. Сигареты купить? — спросил он, обращаясь к обеим.

— Да, пожалуйста! — отозвалась Элоиза. Она курила «Мальборо».

— А я бросила, — сказала Ноэль.

«Уже в третий раз, если не ошибаюсь», — отметил про себя Том. Он кивнул и направился к парадной двери.

Мадам Аннет еще не успела запереть ворота.. «Надо будет не забыть это сделать на обратном пути», — подумал Том и зашагал по направлению к центру Вильперса Для середины августа было довольно прохладно. В палисадниках соседних домов за проволочными оградами пышно цвели розы.

Благодаря лампам дневного света на улицах казалось светлее обычного, но Том вдруг отчего-то пожалел, что не взял с собой фонарик — пешеходных дорожек в Вильперсе практически не было. Том вздохнул полной грудью и вместо древоточцев попытался занять свои мысли чем-нибудь более приятным. Он стал думать о концерте для клавесина Скарлатти [1] , который ему предстояло играть на уроке завтра утром, а также о том, что, вероятно, в октябре можно будет свозить Элоизу в Америку. Это будет ее второй визит. Ей очень понравился Нью-Йорк, а от Сан-Франциско она пришла в полный восторг.

Там и тут в деревенских домиках замерцали желтые огоньки. Прямо перед ним, над входом в заведение «У Жоржа» косая неоновая вывеска со словом «Tabac» бросала вниз розовый отсвет.

— Привет, Мари, — входя, бросил Том хозяйке, которая как раз в этот момент со стуком пододвинула кружку с пивом очередному жаждущему. Завсегдатаями этого бара были обычные работяги, он находился в двух шагах от Бель-Омбр, к тому же здесь всегда было занятнее, чем в других, более респектабельных заведениях такого рода.

— А, месье Тома! Как жизнь? — откликнулась Мари, не без кокетства встряхивая гривой черных кудрей. Ей было никак не меньше пятидесяти пяти. — Вот и я про то же! — выкрикнула она,видимо возвращаясь к разговору с двумя мужчинами, которые, ссутулившись за стойкой, потягивали дешевое «Пасти». — Вот жопа! Вот паршивец! Расстилается перед каждым, как шлюха, которая работает до потери пульса! — продолжала Мари. Она вопила что было мочи, видно, ей очень хотелось, чтобы хоть кто-нибудь прислушался к ее ругани. Похоже, она напрочь забыла о том, что в ее заведении подобная ругань висит в воздухе с утра до ночи. Никто из двоих теперь уже громко оравших друг на друга мужчин не обратил на ее слова ни малейшего внимания.

«Любопытно, кого Мари поносит на этот раз, — подумал Том. — Жискар д'Эстена или кого-нибудь из местных воротил?»

— Кофе, — попросил он, улучив момент, — и пачку «Мальборо».

Том знал, что Жорж и Мари были сторонниками Жака Ширака, которого многие почему-то считали фашистом.

— Эй, Мари, ты там потише! — прогудел Жорж. Круглый, как бочонок, маленький и коротконогий, с большими пухлыми руками, он стоял за стойкой слева от Тома, протирая запотевшие стаканы и ловко выстраивая их на полке возле кассового аппарата. За спиной Тома в самом разгаре была шумная игра в настольный футбол: четверо парней яростно дергали за рычаги, маленькие свинцовые человечки в свинцовых шортах раскачивались взад-вперед и били по шарику-мячу.